Апрель 1959 года, рассказ Б.Куняева и Я.Мотеля.
Несколько раз мы колесили от Лигатне к Сигулде и обратно, ста­раясь хотя бы по внешним приме­там отгадать, где остановился танк, однако дорога также «молчала». В последние годы Псковское шоссе почти на всем протяжении неодно­кратно обновлялось и переделывалось, так что редко где сохранило свой прежний профиль…Как-то в полдень, когда, устав от бесконечных поисков, мы присели на тепловатый от солнца камень на обочине дороги, к нам подошёл не­высокий подвижный мужчина с худощавым, морщинистым лицом. По­просив огонька, он добродушно за­метил: – Что пригорюнились, молодые люди? В ваши-то годы… Мы рассказали случайному со­беседнику о своих неудачах. – Постойте, постойте! – воск­ликнул он. – Да я знаю семью, которая в годы войны укрывала русского военнопленного.

В последующие секунды мы вновь (уже в который раз!) на самой большой скорости мчались по направлению к посёлку Лигатне… Перед нами сидит скромная седая женщина с глубокими, необычайно добрыми глазами. Это она, простая латышская труженица Ольга Ветерс, рискуя жизнью, вместе с мужем скрывала бежавшего из плена советско­го танкиста. Мы слушаем её взволнованный безыскусный рассказ об этом, и перед глазами встают героические картины недавнего прошлого.

-- Здесь скрывался раненый танкист, -- рассказывает Ольга Ветерс (фото 1959 г.).

…В этот день Ольга Ветерс не дежурила на переезде, но проснулась рано. Проводив мужа на работу, а дочурку – в школу, она вышла во двор дать корм корове. Изрядно отощавший за зиму стожок сена под легкой, державшейся на четырёх жердях крышей, находился в нескольких шагах от железнодорожной будки. Молодая женщина протянула руки, чтобы набрать полную охапку душистой, пахнувшей ромашкой и клевером сухой травы, и вдруг в испуге отшатнулась. На стоге под самой крышей лежал незнакомый небритый мужчина. Лицо его было в крови, на ногах виднелись грязные деревянные колодки. Ольга хотела крик­нуть, убежать домой, но слова за­стряли в горле. Ноги не слушались. – Не бойтесь, хозяюшка. Свой я… – тихо сказал незнакомец. – Нет ли у вас дома табачку, замёрз я очень… «Что же будет, что же будет? – билась горячая мысль в голове у женщины. А вдруг его увидят соседи?! Ведь все говорят, что они дружат с немцами». А губы уже сами собой еле слышно про­шептали: – Хорошо. Вот придёт из школы дочка Велта, я её пришлю. Только вы не выходите отсюда, соседи у нас не очень надёжные… Тринадцатилетняя Велта украд­кой отнесла раненому табак и спич­ки. Ей очень понравился добродуш­ный, курносый русский солдат. – Сильный он какой – голо­ва вся изранена, а он даже ни разу не застонал, ещё про отметки мои спрашивал, – задыхаясь от волнения делилась с матерью девочка. К вечеру вернулся муж Ольги – Ероним. Он долго разговаривал с раненым, передал ему хлеб, сало, флягу с водой, но остальным строго-настрого, чтобы не вызвать подозрений, запретил подходить к стогу. – Военнопленный он, бежал из Риги на немецком танке, да вот горючего не хватило. «Тигр» встал в трёх километрах от нас, у хутора Плявиняс, – рассказывал Ероним жене ночью, когда дочь уснула. Двое суток провёл раненый красноармеец в стоге сена у желез­нодорожной будки, а на третью ночь Ероним проводил его на глу­хую лесную тропинку. Чтобы лег­че было в пути, он подарил ему га­лоши. У раненого так распухли ноги, что никакая другая обувь ему не подходила. – Большое тебе русское спа­сибо, Ероним, – сказал танкист и крепко, по-мужски обнял железнодорожника. Через несколько дней кто-то из местных гадов выдал советского бойца фашистам. Дождливой полночью приехали гестаповцы и за Еронимом Ветерсом. Гитлеровцы хотели устроить очную ставку. Потом люди рассказывали, что держались парни на допросе мужественно и твёрдо. Не юлили, пощаду не вымаливали. Так и не вернулся к своей семье отважный путевой обходчик. Его расстреляли…

Сторожка путевого обходчика Ветерса.

Осень 2007 года, заброшенный переезд
После войны Псковское шоссе местами было спрямлено. Только по старым картам можно сегодня проследить направление прежней трассы. Там, где в годы войны был железнодорожный переезд, сегодня лежит заброшенный непроезжий просёлок. Сквозь куски потрескавшегося асфальта пробивается кустарник, сам переезд перекрыт вросшими в землю бетонными столбами. Мы прошли до старой сторожки путевого обходчика Ветерса. Как ни странно, она оказалась обитаема. Кто-то и сегодня живёт там, на небольшом огородике растёт какая-то зелень. Хозяев дома мы не застали...

Старая дорога к переезду.
© фото автора

Апрель 1959 года, рассказ Б.Куняева и Я.Мотеля.
Теперь мы проезжали участок шоссе, непосредственно связанный с героическим экипажем. Конечно, наивно было полагать, что обнаружим где-нибудь у кювета сбитое танком дерево, найдём, скажем, звено гусеницы или покрасневший от ржавчины стакан снаряда. Но, всё же, направляясь в хутор Плявиняс, мы жадно всматривались в окрестности… У дорожного знака с цифрой «59» мы повстречались с пожи­лым человеком. Он крупно шагал по обочине дороги, внимательно осматривая асфальт. Сухощавое, обветренное лицо было бронзовым от загара. На одежде, припорошен­ной пылью, виднелись следы извести. Руки у него были шершавые, мозолистые. Говорят в народе, что лица часто обманывают, руки – никогда. Не сговариваясь, мы решили, что перед нами строи­тель. Не ошиблись. Янис Янович Лусинь оказался дорожным рабочим. – Вот уже четверть века мар­ширую по этой магистрали, – не без гордости сказал Лусинь, когда мы спросили у него, знает ли он здешние места. Встреча с таким человекам была как нельзя кстати. Разговорились. – Танк был. – Янис Янович приветливо улыбнулся, у углов глаз веером легли складки. – Я вам его сейчас покажу… Мы недоумённо посмотрели друг на друга. «Не хватил ли старик лишнего?» – Видите указатель, – слово­охотливый старик, не обращая на нас внимания, показал на столбик с цифрой «59».– Пройдете от него в сторону Лигатне еще 400 метров. Там най­дёте то, что ищете. Впрочем, я вас провожу… Занималось утро. Сквозь белёсую пелену тумана робко пробива­лись солнечные лучи. Мы молча шли за стариком, еле сдерживая волнение. «Неужели через несколь­ко минут увидим то, что искали много дней, о чём не раз думали даже во время отдыха?» Вскоре наш проводник свернул с шумного шоссе и зашагал по из­гибу старой дороги. Асфальтовое покрытие здесь осело, потреска­лось, повсюду виднелись выбоины. Наконец Янис Янович остановился и показал на болотистую лужайку, примыкавшую к насыпи. На ней отчетливо вырисовывались две глу­бокие колеи, покрытые поднимаю­щейся травой.

-- Вот они – следы «Тигра», -- говорит Янис Янович Лусинь (фото 1959 г.).

– На этом месте, – серьёзно заметил Лусинь, – я видел немецкий «Тигр». Было это весной сорок четвёртого года. Подошёл, помню, тогда к нему, осмотрел. Вроде бы всё на месте – и гусеницы, и башня. Так и не мог догадаться, как эта махина у дороги оказалась. Вскоре узнал, что на танке из Риги бежало несколько военнопленных. Куда делись ребята – не слыхал. Вроде бы полицаи одного из них убили здесь у леса. Вам бы поговорить с кем-нибудь, кто видел бой, яснее всё станет… Мы попросили его проводить нас на хутор Плявиняс или хотя бы указать дорогу к нему. И снова увидели добродушную улыбку на его загорелом лице: – Да вот же он, хутор, перед глазами, – и старик указал на несколько ветхих строений, виднев­шихся неподалеку.

Вид хутора с того места, где стоял «Тигр».

Осень 2007 года, окрестности хутора Плявиняс.

Александр Ржавин фотографирует неприметную ложбинку, заросшую кустами и травой. Здесь когда-то проходило шоссе. Рядом поле. Пытаюсь представить стоявший тут танк. Элитный Pz.Kpfw.VI, знаменитый «Тигр», самый мощный из серийных танков Вермахта. Можно оценить негодование немцев, когда именно его угнали русские военнопленные. Так сказать, на святое покусились! К сожалению, при всех своих достоинствах, машина эта обладала существенным недостатком – малым запасом хода. Если некоторые модификации Т-34 могли на одной заправке идти до 300 км, тяжёлый «Тигр» ограничивался расстоянием максимум в сто. Это объясняет, почему русские танкисты вынуждены были так рано оставить захваченную машину. Это же обстоятельство во многом определило их дальнейшую судьбу…

Примерно здесь танкисты покинули захваченный танк.

Август Янович Енертс (фото 1959 г.)

Апрель 1959 года, рассказ Б.Куняева и Я.Мотеля.

К большому замшелому сараю примыкал кирпичный дом. Встретила нас хозяйка, невысокая полная женщина. Торопливо вытирая передником руки, она проводила нас в просторную комнату. Узнав, что нас интересуют «дела давно минувших дней», произнесла: – Об этом вам лучше дед наш расскажет. Она открыла дверь в соседнюю комнату, позвала стари­ка. Август Янович Енертс тяжело опустился на табурет, широкой ладонью провёл по своему большому лицу, покрытому ажурной сеткой синеватых и красных жил, пригладил рыжеватые усы. Говорил он медленно, пристально всматриваясь в лица собеседников: – Весной это было. В сорок четвертом… Сели мы вечером к столу ужинать. Вдруг слышим, где-то неподалёку рокочет танк. Сперва не придали этому никакого значения. Время военное, всякое бывает. Внезапно рёв смолк. Не в гости ли, подумал, немцы к нам пожаловали. Вышел я из дому, смотрю, танк стоит в стороне от дороги. Кругом не видно ни души. Но не успел я вернуться к столу, как грянули выстрелы. Бог весть откуда немцев собралось – чума! И все бегут по направлению к лесу. Мы всей семьёй спря­тались в погребе. Позже узнали: на танке, что остановился возле нашего хутора, из Риги вырвались русские военнопленные. Фашисты встретили смельчаков ещё под Инчукалном. Там разгорелся жаркий бой. Но что могли сделать трусли­вые шуцманы и подоспевшие немцы? Ровным счетам – ничёго. Русские разогнали их, как зайчат, и продолжали свой путь к Август Янович Енертс (фото 1959 г.)Пскову. Видать, у парней не хватило горю­чего. Как только они стали у нашего хутора выходить из танка, их настигла погоня. Вскоре прим­чались немцы и со стороны Цесиса. Наверное, им сообщили из Ри­ги. Танкисты бросились в разные стороны. Одного пуля настигла вот тут недалеко, у самой опушки леса. О других, правда, не прихо­дилось слышать. Утром немцы сно­ва появились возле нашего хуто­ра. На этот раз они приехали за танком. Вот, пожалуй, всё, что знаю.

Покидая хутор, мы снова верну­лись к месту, где виднелись следы танка. Странно, но мы увидели те­перь то, что раньше, в порыве на­хлынувшего волнения, не заметили. Рядом с чёткими следами гусениц стояла тонкая стройная берёзка. Набухшие почки вот-вот готовы были распуститься под ласко­выми лучами вешнего солнца. Казалось, что в эту минуту мы стоим у могилы пяти безвестных, но близких и дорогих нашему сердцу людей, которые отдали жизнь за нашу весну…

Осень 2007 года, хутор Плявиняс.

На хуторе нас с Сашей встретили две пожилые женщины. Я представился, объяснил, что именно нас интересует. – Да, – заговорили они практически вместе. – Был танк, стоял он там… Седовласые кундзес уверенно показали, где именно всё это случилось. Похоже, они сами были свидетелями боя русских танкистов с преследовавшими их шуцманами. Мы жадно всматривались в поле, пытаясь представить себе место давней трагедии. Вдруг почтенные дамы переглянулись, и мне показалось, что волна какого-то необъяснимого страха полыхнула от них. Женщины как будто сжались, скукожились. – А почему вас это интересует? В чём дело?! Какие у вас есть документы?! – робко, но напористо стали вопрошать нас хозяйки хутора. Меня поразила их неожиданная реакция на наши безобидные вопросы. Какой-то иррациональный, необъяснимый страх вызвали у почтенных дам воспоминания о далёком прошлом. Чего испугались они? Своих ли собственных мыслей, или возможной причастности к чему-либо? Мы нечаянно вторглись в какой-то замкнутый мирок, своими расспросами нарушили их устоявшуюся гармонию. Так или иначе, сопровождаемые отталкивающими волнами этого необъяснимого испуга, мы поспешили ретироваться. Уже садясь в машину, я обратил внимание, что хозяйки продолжали стоять у дверей, напряжённо ожидая отъезда непрошенных и нежеланных гостей…

Полторы недели по глухим лесам пробирались они на восток.

Одиннадцать суток бродили измождённые и преследуемые люди по лесам и болотам. 29 апреля, когда силы уже совсем оставили их, они почти ползком добрались до селения Скуене. Тот, кто ещё держался на ногах, постучался в один из домов и попросил хлеба. Открывшая дверь женщина увидела обросшего, покрытого лохмотьями человека и вскрикнула, однако через пару минут вынесла беглецам еды. Подкрепившись, трое товарищей прошли ещё около двадцати километров в поисках места для ночлега. Под утро они набрели на сенной сарай, который стоял в заболоченном лесу. Лачупурвс – Медвежье болото – так называлось это место в Тауренской волости Цесисского уезда. Это было последнее утро в их жизни…

Вид на лес, где русские танкисты приняли свой последний бой (снимок сделан со стороны дороги Таурене – Вецпиебалга).

Протокол допроса бывшего шуцмана Петериса А., проходившего службу в Цесисском «взводе тревоги»
«Примерно в апреле 1944 года „взводом тревоги” совместно с немецкими жандармами была проведена операция в Тауренской волости Цесисского уезда в целях задержания трёх советских военнопленных, якобы бежавших из Риги на немецком танке. Военнопленные были обнаружены в сенном сарае, недалеко от хутора Пиканяс. Увидев полицейских, русские стали стрелять из пулемётов и бросать гранаты. В результате схватки все они были убиты… У убитых нашли оружие, большую деревенскую буханку хлеба».

Апрель 1959 года, рассказ Б.Куняева и Я.Мотеля.
За Цесисом лента асфальта оборвалась. Машина помчалась по просёлочной, хорошо укатанной дороге, поднимая облака пыли. По обе стороны проплывали чудесные картины Видземе, не раз воспетые поэтами и художниками. Подняв­шись на пригорок, мы увидели в синеющей дали извилистую ленту Гауи. Зеркальной змейкой она окаймляет в здешних местах живописные холмы, покрытые густым кустарником и лесом. То тут, то там у реки притаились хутора. Некоторые из них лишь угадывались за тёмной пеленой леса по тонким струям дыма, поднимавшимся из труб. Показалось Таурене. Вскоре мы приблизились к добротному дому, стоявшему почти у самой дороги. Хозяин – высокий, плечистый человек с большими мозолистыми руками вышел нам навстречу. Здо­роваясь, он снял свою видавшую виды кепку. Серебристые, блестящие, как примороженный после таяния снег, волосы чётко обрам­ляли его голову. Мы рассказали старику о цели нашего приезда. Он немного по­молчал, потом медленно заговорил, точно каждое слово давалось ему с трудом. – Слыхал, слыхал о таком. Бы­ло это в сорок четвертом году, в конца апреля. Точно скажу – в воскресенье. Хорошо запомнил этот день потому, что накануне выпал снег. Весной такое нечасто слу­чается в наших краях. Запомнил я это ещё и по другой причине. С ночи к нам нагрянула свора нем­цев и шуцманов – эдак человек двести. Принесла их нелегкая – весь хутор взбудоражили.– Видите вот тот холм… – старик протянул руку по направ­лению к лесу, синевшему вдали, – к нему примыкает болото. Туда и поспешили фашисты. Ранним утром послышалась стрельба. Я человек военный, – улыбнулся старик, – всю германскую ког­да-то прошёл. Мне нетрудно было распознать: палили из винтовок, автоматов, пулемётов, гранаты бро­сали. Спустя некоторое время, кругом всё стихло. К обеду из леса показались нем­цы и шуцманы. Они весело пере­говаривались. Лица их самодо­вольно сияли. Потом узнал я, что гитлеровские вояки вели бой с… тремя красноармейцами. Узнал я это от старого Бриедиса. Его и Гулбиса немцы заста­вили везти в Цесис трупы убитых бойцов. По дороге в город Бриедис и Гулбис выпытали у сопровождав­шего их шуцмана, что трое, погиб­ших в неравном бою – советские военнопленные. Они вроде бы работали в Риге, ремонтировали не­мецкие танки. Захватав «Тигр», пленные вырвались из Риги и по­мчались на восток по Псковскому шоссе. Где-то за Сигулдой у них кончилось горючее, они бросили танк и скрылись. Не знаю, как долго ходили пленные по лесу, но накануне боя их видели в Скуене. Это в пятнадцати километрах от нас. Местный полицай сообщил об их появлении в Цесис. На ноги был поднят весь уездный гарнизон и «ударный взвод» шуцманов. Они-то и прибыли в наши места на обла­ву. Обнаружить бежавших удалось без труда. Я вам уже говорил, что накануне ночью выпал снег.Красноармейцы стояли насмерть. Они превратили простой сарай в неприступную крепость. Даже тог­да, когда прекратилась стрельба, каратели долго не решались в него пойти...

Лачу пурвс.

С волнением слушали мы рас­сказ колхозного конюха Паулиса Паэглитиса, свидетеля тауренской трагедии. Когда мы решили побывать на месте последнего боя русских военнопленных, жена Паулиса – Альбертина, ещё не старая, крепкая женщина, с добродушным загорелым лицом, ворчливо заметила: – Э, в ваших ботиночках хорошо по асфальту ходить, а в такую глушь в них не пройти. Тут же она вынесла из дома огромные резиновые сапоги. Через минуту мы уже шагали в сторону покрытого синеватой дымкой леса. В заболоченном лесу стояла необычная тишина. Покрытые сизоватым мхом огромные сосны закрывали своими лохматыми лапами яркое апрельское солнце. Внизу, словно бледнолицые, лишённые света дети, стояли тоненькие безжизненные ёлочки. Топь, тьма, глухомань. Лишь изредка клочком белой бумаги мелькнёт в полумраке снег, словно вещественное напоминание о том дне, когда здесь искали себе приют советские воины. – А вот и Лачу пурвс – Медвежье болото, – проговорила Альбертина, пропуская нас вперед. – Вон там и стоит этот страшный сарай…

Сарай у Медвежьего болота, где произошла схватка советских воинов с фашистами (фото 1959 г.).

Перед нашими глазами открылась небольшая, покрытая вешней водой полянка. На одном краю её у могучих сосен и трёх тоненьких берёзок виднелось почерневшее от времени строение: огромный, сложенный из брёвен сруб, дырявая драночная крыша.Когда мы подошли ближе, на покрытых зелёной плесенью стенах стали угадываться многочисленные следы от пуль и осколков. Перед входом и единственным небольшим окошком на влажной земле сохра­нились несколько неглубоких ямок. По словам старожилов, это воронки от гранат.Внутри сарая всё говорит о подвиге – толстый сруб весь из­решечён пулями и осколками. Не сговариваясь, мы подошли к выре­занной ножом на правой стене надписи: «1944 год 30. IV». Чьей рукой начертана эта дата? Может быть, её вывел ослабевший от потери крови рукой один из героев, а может быть, это запечатлел день своего преступления торжествующий шуцман…

Лесная дорога, по которой вывозили тела погибших.

Пользуясь случаем, здесь же в Таурене мы решили встретиться с Бриедисом и Гулбисом, некогда от­возившими трупы погибших в цесисскую уездную полицию. К сожалению, нам это не удалось. Гулбис умер несколько лет назад, трагически погиб в годы войны Бриедис. Его дочь с не­которыми подробностями повторила рассказ старого Паэглитиса…

Карта местности, 20-е гг.

Осень 2007 года, Тауренская волость

Мы с друзьями дважды ездили в те края в тщетной попытке разыскать место последнего боя советских солдат. И если с местечком Таурене никаких проблем не возникало (оно есть на любой карте), то с Лачу пурвс пришлось попотеть. Дело в том, что, не смотря на то, что все источники точно и недвусмысленно упоминают именно это место, на картах Латвии (даже самых подробных) оно отсутствует напрочь! Более того, когда мы обратились непосредственно в поселковую управу, встретившие нас весьма доброжелательно представители местной администрации так же не смогли прояснить, где же находится это таинственное Медвежье болото. Для них это название явилось полным откровением! К сожалению, Борис Куняев и Яков Мотель уже много лет, как ушли из жизни, и потому обратиться за разъяснением было просто не к кому. Пришлось рассчитывать на везение и удачу. В окрестностях хутора Пиканяс, упоминавшегося в показаниях шуцмана-карателя, никаких сенных сараев и в помине не было. Сама усадьба была живописна, это бывшая сторожка лесника, возведённая ещё в XIX веке и очень стильно приспособленная к условиям современной комфортной жизни. Надо отдать должное милой хозяйке хутора, которая отнеслась с сочувствием к нашим поискам, но смотрела на нашу команду с нескрываемой иронией, как на группу чудаков, ищущих невесть что. По её словам, местные старожилы рассказывали ей, что за всю войну в этом красивом и глухом месте немцы даже не появлялись. «Один раз заехал какой-то любопытствующий офицер на мотоцикле», – с улыбкой поведала она. Для очистки совести, мы с ребятами несколько часов лазили по непроходимым зарослям вокруг хутора, тем более, что на старых картах какие-то сараи там всё же были обозначены. Увы, всё это было безуспешно… Но я чувствовал, что мы близки к разгадке.Несколько недель спустя мы вновь приехали в Таурене. Простые, добродушные мужики в управе искренне хотели нам помочь, но, к сожалению, они ничего не слышали об этой истории. К счастью, мэр городка вспомнил о старенькой местной учительнице, которая знала и помнила многое. Говоря о ней, он как будто был смущён. Кажется, что для всех в этой волости, она является непререкаемым строгим авторитетом. Видно, что её, как и в былые школьные годы, здесь по-прежнему побаиваются! Госпожа Сподра Эдгарде встретила нас корректно и вежливо. Войну она помнила хорошо, была в то время молоденькой девушкой. Правда, мне показалось, что когда речь зашла о русских танкистах, её губы поджались, а взгляд похолодел. Похоже, что сочувствие было на противоположной стороне. Но, всё же, общение с ней было редкой удачей. Ведь уважаемая дама не только подтвердила, что история эта ей хорошо известна, но и показала на карте место, где именно всё произошло.Однако главной нашей удачей стало известие, что жив ещё сын четы Паэглитисов – Улдис. Возможно, последний свидетель тауренской трагедии.

Карта местности, 50-е гг.

Осень 2007 года, хутор Зеллескалнс

В паре километров от центра посёлка мы увидели хутор Зелеллескалнс, где проживает Улдис Паэглитис. Нам повезло, хозяин был дома. Пожилой сутулый мужчина, подволакивая ноги, медленно ходил по огороду, что-то подравнивая на грядках. Мы подошли и представились. Было немного не по себе. Передо мной стоял человек, который был очевидцем, он наверняка сможет нам помочь! Волнуясь и сбиваясь, я начал объяснять хозяину хутора, что именно нас интересует. Он слушал, смотря немного в сторону, и лёгкая усмешка играла на его губах. Нет, он ничем не может нам помочь… Меня поразил его взгляд. Там таилась известная крестьянская лукавинка. Этот человек явно знал больше, чем намеревался высказать вслух. Я продолжал убеждать Улдиса, пытаясь понять, чего же он опасается. Ведь он не то, что бы боялся, нет… Явного страха я не ощущал. Но он чего-то ОПАСАЛСЯ. Не знаю, нас ли, осуждения соседей, сурового взгляда госпожи Эдгаре. Показалось также, что он крепко сожалеет о том, что в своё время его родители так необдуманно засветились, показывая заезжим журналистам следы того давнего боя. В конце концов, моя горячность возымела своё действие. Господин Паэглитис подтвердил, что мы на правильном пути. Он указал рукой направление и даже изобразил прутиком на песке путь, которым следовало нам идти. Я просил его стать нашим проводником и даже сулил ему вознаграждение за труды, однако с лукавой усмешкой он махнул рукой и отказался, ссылаясь на свои больные ноги. На прощанье, Улдис заметил, что поиски наши напрасны. Увы, но уже в 1959 году старый сенной сарай был дряхл. За истекшие десятилетия он полностью рассыпался, был разобран, и место то давно заросло густым лесом. Тем не менее, мы пошли на Лачу пурвс. Его действительно было бесполезно искать на картах, поскольку это одно из тех мест, названия которых известны лишь немногим старожилам. По капризу судьбы, не будучи занесены на карту, подобные топонимы рано или поздно обречены на забвение. Там растёт много малины и, возможно, что в стародавние времена в тех краях действительно водились медведи. Медвежье болото находится между упоминавшимся ранее хутором Пикани (Пиканяс) и дорогой, ведущей из Таурене в Вецпиебалгу. На старых планах местности можно разглядеть здесь несколько исчезнувших ныне сараев. Один из них и стал в 1944 году местом гибели советских солдат. Чудовищная гримаса судьбы – предательский снег, выпавший 30 апреля, по которому каратели легко нашли их. Эти ребята боролись до конца, десятки километров преодолели они по глухим труднопроходимым лесам. Посмотрите на карте – путь их был прям, как стрела, на восток, к своим! Они имели верный шанс уйти. И не их вина, что сложилось так, как сложилось…Мы бродили в густых зарослях, с горечью понимая, что никакого сарая нам не отыскать. Просто потому, что уже десятилетия, как его нет. Но нам хотелось проникнуться чувством этого места, понять, ощутить, что несли в себе те простые русские парни, бежавшие из неволи, для которых этот лес шестьдесят лет назад стал местом геройской гибели. Они не струсили, когда не стало удачи, не вышли навстречу преследователям с поднятыми руками вымаливая пощаду. Они погибли как воины, с оружием в руках, и пусть земля им будет пухом…

Зима 2008 года, Рига В 1959 году журналисты «Советской молодёжи» выяснили многое. Но не узнали они тогда главного: имена танкистов отважного экипажа. Уже в середине 60-х гг. появились сведения, что среди них могли быть военнопленные, известные как «Никола» и «Сашка Цы­ган». Об этом сообщали оставшиеся в живых узники нацистских концлагерей. Например, в Ригу пришло письмо от бывшего военнопленного Петрищева: «Находясь в плену у фашистов, я содержался в рижском центральном лагере. Поблизости от него на улице Пернавас находился ещё один небольшой лагерь, обнесённый колючей проволокой в несколько рядов. Туда от нас перевели большую группу военнопленных, которые под угрозой смерти должны были ремонтировать военную технику. На одном из танков в апреле 1944 года совершили побег советские патриоты. Это были «Сашка Цыган» из Краснодара, Володя из Вологды и другие. Руководил побегом Никола или Костя (точно не помню имени) – инженер, ранее служивший в наших танковых войсках. «Сашка Цыган», «Никола». «Володя» – это лагерные имена. К сожалению, их подлинных имён не знаю». Огромную работу по выяснению подробностей побега провёл тогда московский журналист Адриан Тихонович Гнедин. Нити его поиска повели в город Иваново. Там он встретил бывших узников рижских концлагерей И.М.Балакина и Ф.В.Белова, благодаря которым удалось многое прояснить.

Рассказ Ивана Михайловича Балакина

В конце октября 1941 года под Вязьмой мы попали в окру­жение. Стали пробираться к своим. В стычке с гитлеров­цами меня тяжело ранило в левую ногу. Я потерял сознание. Очнулся на следую­щее утро, когда меня и многих других раненых немцы везли на грузовике в лагерь. Мне пришлось побывать в концлагерях Могилёва, Бобруйска, Вильнюса, Елгавы. В марте 1943 года из елгавского лагеря бежал, но неудачно. Полицейские с помощью овчарок поймали меня. Собаки мне все ноги и руки искусали. Потом гестаповцы били до потери сознания, отливали водой и снова били. В лагере меня раздели до­гола, прикрутили веревками к лавке и начали бить палками. Насчитал я 15 ударов и лишился сознания. В тёмном сыром подвале меня продержали десять суток. Есть не давали. Товарищи изредка просовывали в щель под дверью то картофелину, то корку хлеба. Воды хватало. Она на четверть стояла на бето­нированном полу подвала. Выжил всё же…Через несколько дней меня в числе сорока других воен­нопленных отправили на ра­боту в портовый лесосклад. Заставляли брёвна таскать, а я так ослабел, что и без брёвен с ног валился. Упадёшь – убьют. Многих из наших ребят до смерти забили. Но, как говорится, нет счастья – несчастье помогает. Заболел я гнойным воспалением ап­пендицита. Попал в рижский госпиталь. А из госпиталя отправили меня в мастер­ские, где военнопленные под руководством немецких обер-мастеров ремонтировали тан­ки. Заметил как-то конвоир во рту у меня золотую коронку и, чтобы овладеть ею, выбил прикладом автомата все мои передние зубы.В мастерских меня заста­вили перетаскивать с места на место различные детали, мыть их в керосине. И тут били за малейшую провин­ность. Особенно зверствовал обер-мастер по фамилии Ральф. Много нашего брата погубил этот изверг. Но, правда, и сам поплатился за это. Задушили его ребята. Собаке – собачья смерть! Спас меня от верной погибе­ли военнопленный, носивший лагерное прозвище «Никола». «Никола» руководил груп­пой электриков, ремонтиро­вавших танки. Однажды, разговорившись с ним, я рассказал, как попал в плен. Вскоре после этого разго­вора меня перевели в груп­пу электриков как специали­ста, хотя на самом деле в электроделе я ничего не со­ображал.«Никола» хорошо владел немецким языком и пользовался автори­тетом у немецких мастеров. Очень часто видел я «Николу» беседующим с одним военнопленным «Сашкой Цыганом». Я знал «Цыгана», как весёлого, очень жизнерадостного чело­века. Он никогда не унывал, нередко за работой распевал песни, шутил с товарищами, неизменно повторял: «Терпи, казак, атаманом будешь». Он прекрасно водил танки. Немцы ему доверяли и даже по­ручали опробовать машины после ремонта. Все работы по электрообо­рудованию я выполнял под руководством «Николы». По его совету я окислял контакты, слабо их крепил, перере­зал провода, оставляя 2-3 жилки в тех местах, где труд­но было проверить. После такой «операции» провода быстро перегорали. Мы так­же портили аккумулято­ры, радиостанции. Короче говоря, «Никола» организо­вал дело так, что многие «от­ремонтированные» танки воз­вращались в мастерские, не доходя до фронта. За несколько дней до побега «Николы» и его товарищей произошло не­счастье: немец, водитель танка, придавил мне ногу гу­сеницей. Нога распухла, и я в течение недели не мог подняться с нар. «Нико­ла» зашёл ко мне в ба­рак и спросил, могу ли я хо­дить. Ходить я не мог. Тогда он спросил, запасся ли я сухарями. Я сказал, что у меня есть небольшой запас. Тогда он взял часть сухарей и ушёл. На следующий день я узнал о побеге. В концлагерях большинство из нас скрывало свои настоящие имена. Я, например, числился под фамилией Бондаренко. «Никола» мне как-то сказал, что его настоящая фамилия Щеглов, имя – Николай, что до войны он работал и жил в Иванове. В лагере у «Николы» был друг по прозвищу «Петро». Он жил в одном бараке с «Николой», работал в аккумуляторной мастерской. Он так же, как и «Никола», пе­ред войной работал в Иваново. По профессии «Петро» был учителем. Он говорил, что фамилия его Коротков, а имя – Пётр. Журналист А.Гнедин обратился по радио к жителям Ивановской области с просьбой помочь разыскать этих людей. Вскоре пришло письмо от Елизаветы Павловны Филип­повой. «Спешу сообщить, – писала она, – что к нам за­ходил товарищ, который в рижском лагере носил кличку «Петро». Фамилия этого товарища – Фёдор Васильевич Белов. Он сообщил, что «Никола» – это лагерное имя моего брата Гурылёва Виталия Павловича, пропавшего без вести в первые дни войны. Со мной в городе Иваново живёт мать – Гурылёва Ан­на Ефимовна». Когда И.М.Балакин увидел фотоснимки, сохранившиеся в семье Гурылёвых, то сразу же узнал на них «Николу» – Виталия Гурылёва.

Рассказ Фёдора Васильевича Белова -- С Виталием Гурылёвым я познакомился в конце ок­тября тяжёлого сорок перво­го года в псковском лаге­ре военнопленных. К моменту нашем встречи он уже успел совершить неудачный побег из неволи, за что был под­вергнут жестокому избиению. В дальнейшем моя судьба была тесно связана с судь­бою Виталия. Из псковского лагеря нас вскоре перевели в двинский лагерь. Бараки, в которых размещались пленные, поч­ти до самых крыш были врыты и землю. Полов и по­толков не было. Каждый ба­рак был рассчитан на 150 человек, но набивали в них людей значительно больше. Ежедневно десятки людей гибли от голода. Даже суще­ствовала специальная коман­да, которая только тем и за­нималась, что вывозила тру­пы за территорию лагеря и сбрасывала их в специально приготовленные рвы.

Однажды, когда военно­пленных на поезде повезли на вырубку леса, Гурылёв на ходу выпрыгнул из по­езда. Я не мог с ним бежать, потому что болел тифом. Выжил тогда только благо­даря заботам русских вра­чей. После выздоровле­ния я узнал, что, скры­ваясь в лесах, Гурылёв тя­жело заболел, его поймали, избили и вернули в лагерь. В лагере Гурылёв органи­зовал кружок по изучению немецкого языка, сам руко­водил занятиями. Весной 1942 года нас пе­ревели в другой лагерь непо­далёку от Риги. Из этого ла­геря мы бежали. Много дней скитались в лесах, обходили хутора. Наша надежда встретить партизан или добраться до фронта не осуществилась. В конце концов нас всё же поймали, избили и препроводили в лагерь, где отсидели мы три недели в карцере. Во время побега мы сменили фамилии. Это для того, чтобы не попасть в лагерь, из которого бежали. Виталий теперь стал Никола­ем Щегловым, а я -- Петром Коротковым.

Вскоре мы оказались в ре­монтных мастерских в группе электриков. Виталий зани­мался электрооборудованием танков, а я работал в акку­муляторной. Мысли о побеге ни на один день не оставляли нас. Однажды Виталий предло­жил мне такой вариант: у не­го накопилось несколько на­ручных часов, которые ему давали в ремонт немцы. Он по­просил меня договориться с кем-либо из вольно­наёмных шоферов, чтобы те вывезли нас с территории лагеря. За это мы отдали бы часы. Я пытался выполнить поручение, но шофёры не со­глашались. В мастерских Виталий широко организовал вредитель­ство. Он говорил, что надо делать всё для того, чтобы танки из мастерской выходили, но до фронта не доходи­ли. Мне, в частности, он по­ручил выводить из строя тан­ковые батареи. С этой целью в кислотные батареи, кото­рые поступали на зарядку, я добавлял щелочь, а в новые -- наливал кислоту повышен­ной концентрации. Много ба­тарей просто разбивал. Де­лал вид, что не замечал, как вольнонаёмные шофера вору­ют и вывозят из мастерских аккумуляторы. Много расхи­щалось также кабеля и про­водов. А это тормозило ре­монтные работы. У Виталия был миниатюр­ный радиоприёмник. Он при­нимал сводки Совинформбюро и распространял их среди военнопленных. Незадолго до побега не­мецкая администрация заме­тила, что исчезло большое количество аккумуляторов. Была усилена охрана акку­муляторной. Мне не разре­шалось из неё выходить в течение всего рабочего дня. Поэтому я никак не мог оказаться на площадке, где стояли отремонтированные машины. Вот почему Вита­лий не включил меня в свою группу, совершавшую побег…

Виталий Гурылёв

Итак, сомнений нет: «Никола» -- Виталий Пав­лович Гурылёв -- был орга­низатором побега. В начале 60-х гг. в газету «Советская моло­дёжь» пришло письмо из Иваново от сестры Виталия -- Филипповой-Гурылёвой Елизаветы Павловны. Вот строки из него: «Наша мама, Анна Ефимовна Гурылёва, так и не узнала всех подробностей гибели сына (всё время мы дума­ли, что Виталий пропал без вести). Она умерла шесть ме­сяцев тому назад... Брат очень интересовался техникой, особенно увлекал­ся радиоделом. Он всё время что-то мастерил, собирал при­ёмники. Читал технические книги. После окончания электро­технического техникума Ви­талий с 1935 по 1938 г. слу­жил в рядах Красной Армии. В 1941 году Виталий заоч­но окончил вуз и стал рабо­тать старшим лаборантом Ивановского текстильного ин­ститута. К тому времени он в совершенстве овладел немец­ким языком. Началась война. Старший лейтенант Гурылёв стал на­чальником боепитания ба­тальона. От Виталия мы успели по­лучить только одно письмо, в котором он сообщил, что находится в районе Пскова. Летом 1956 года к нам пришёл Фёдор Васильевич Белов, который с братом на­ходился в одном лагере с 1941 по 1944 гг. От него мы узнали о побеге Виталия и его друзей».

Описывая эту историю, я думал о циничных усмешках иных наших современников -- выродившихся и равнодушных потомков героических солдат Великой Отечественной войны. Как объяснить тем, для кого «бабло и тёлки» являются главным мерилом жизненного успеха, что есть в мире иные, высшие ценности? Как внушить, что человек лишь тогда заслуживает право считаться ЧЕЛОВЕКОМ, когда готов он до конца, свято и самоотверженно исполнить долг... Свой солдатский долг наши парни выполнили честно. Светлая им память!

Игорь Гусев

2008 год

“Жаворонок”. Фильм о побеге советских танкистов из нацистского концлагеря. Один из лучших советских фильмов о Великой Отечественной войне.

О ПРОЕКТЕ

 

Проект "КЛИО" существует с осени 1993 года, когда 27 сентября на латвийском телеканале KS-video вышел в эфир первый выпуск нашей программы. Название было выбрано не случайно. Так звали одну из древнегреческих муз, покровительницу истории. За прошедшие годы было подготовлено более ста сюжетов, повествующих об истории и культуре, славных традициях и духовном наследии прошлого.

Кроме того, немалую популярность в странах СНГ приобрёл проект видеожурнала "КЛИО", который в отличие от передачи, специализировался в основном на боевых искусствах и восточных единоборствах. Тогда же, нашей группой был снят ряд учебно-методических фильмов, самым известным из которых стал сериал "Боевая машина" (искусство уличной драки для активной обороны).

В настоящий момент, по независящим от нас обстоятельствам, телепередача "КЛИО" не выходит в эфир, но с декабря 2002 года появился журнал — культурно-публицистический Вестник "КЛИО", который служит ей достойным замещением. Нашей целью является популяризация истории балтийского региона, рассказ о забытых, малоизученных, а порой и замалчиваемых моментах этой истории. Мы надеемся, что со временем журнал станет своеобразным культурным центром, вокруг которого смогут объединиться люди, которые не равнодушны к своему прошлому и к будущему своих детей.

Главной нашей задачей мы видим возрождение нравственных и духовных ценностей в обществе, воспитание гордости за своих предков и за прошлое своей страны.

Всех благ вам, друзья!

Гусев Игорь Николаевич
Редактор Вестника "КЛИО"


Адрес редакции:
E-mail:  kum@klio.lv
м.т.: (+371) 29 607 043.

 

Игорь Николаевич Гусев.

Родился 13 июня 1965 г. в Риге.

В 1990 г. окончил историко-философский факультет Латвийского университета. Восемь лет преподавал в школе.

С 1993 по 2000 г. был автором и ведущим единственной на латвийском телевидении культурно-просветительской программы "КЛИО" (всего в эфир вышло более 100 передач). Главный редактор вестника боевых искусств "Кумитэ" и балтийского исторического журнала "Клио".

Снял более десяти учебно-методических фильмов по различным видам единоборств, в том числе сериал "Боевая машина". Режиссёр и сценарист девяти культурно-познавательных фильмов.

С 2007 г. издал книги: "Быль о Саласпилсе", "История Риги и окрестностей", "Выдающиеся русские латвийцы", "Кровью умытая", "Укрепления Старого Города", "Пётр Великий и Рига", "1812 год в Прибалтийском крае".

C 2008 г. выпустил три документально-публицистических фильма:

"Саласпилсский ШТАЛАГ", "Латвийские русские: десять веков истории", "Рига. Время Петра Великого".

Награды:
Почётный знак Росзарубежцентра "За вклад в дело дружбы" (2008 г.).
Орден Международного Благотворительного Фонда Всемирной Человечности "Во имя человечности" (2008 г.).
Государственная награда РФ "Медаль Пушкина" (2009 г.).
 

Женат, есть дочь Дарья девяти лет.